Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Страдающее средневековье pyrokinesis
Страдающее средневековье pyrokinesis
Постсоветская осень в клипе Dvanov
Постсоветская осень в клипе Dvanov
сlipping. выпустили новый альбом
сlipping. выпустили новый альбом
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
Короткий метр «Саша, вспомни»
Короткий метр «Саша, вспомни»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
Марек Хласко: Легенда о Польском Дулуозе
Марек Хласко: Легенда о Польском Дулуозе
Марек Хласко: Легенда о Польском Дулуозе
Марек Хласко: Легенда о Польском Дулуозе

Что может объединить таких казалось бы разных по духу писателей, как Джек Керуак и Марек Хласко? Американца франко-канадского происхождения и чистокровного поляка? Последователя Пруста и последователя Хемингуэя и Фолкнера? Американскую легенду бит-поколения и польского отщепенца?

А вот и ответ на этот парадоксальный вопрос: очень многое. Оба жили достаточно бурной, бродячей и короткой жизнью (причём Хласко прожил ещё меньше своего коллеги – 35 лет на планете Земля), оба делали из своей жизни Легенду, причём такую что до сих пор филологи и критики спорят, где правда в их романах, а где «правдивый вымысел» по выражению нашего героя, оба в середине 1950-х гг. испытали краткий миг на вершине славы, став не только властителями дум, но и секс-символами своего времени и обоих в конце концов убил алкоголь и при том в одно и то же время – в конце 1960-х.

И если о Джеке Керуаке написано уже много (в том числе и на нашем сайте), при том, что далеко не весь он переведён на русский до сих пор, то вот о Мареке Хласко увы написано мало, а в России он переведён совсем мало и практически не переиздаётся уже 15 лет. Не говоря уже о приклеившемся к нему ярлыке «польского Довлатова», который кто-то из совсем недалёких критиков ему дал (и это при том, что начал он творческий путь намного раньше своего русского коллеги и дошёл до широкого читателя тоже раньше него). Мы со своей стороны постараемся исправить это досадное недоразумение и расскажем о нём.

Итак Марек Хласко, коренной варшавянин, родившийся в 1934 году и так и оставшийся единственным сыном в семье Мацея Хласко и Марии Люции Росяк. Родители мальчика развелись когда ему было всего 3 года, а вскоре на его долю, как и на долю всего его поколения выпала война и немецкая оккупация. Войну семья Хласко пережила тяжело – отец мальчика умер всего через 13 дней после начала войны, а матери, которая работала в секретариате управления городской электростанции, пришлось зарабатывать себе и ребёнку на хлеб, торгуя в киоске. Потом было Варшавское Восстание 1944 года, скитания по разрушенной войной стране, в конце концов, Мария Хласко, Марек и только что появившийся у Марека отчим Казимеж Грицкевич окончательно оседают во Вроцлаве, где маленький Марек Хласко продолжает начатое ещё в Варшаве школьное образование.

Марек с матерью. Фото из семейного архива.

Впоследствии так Марек вспоминал о своих школьных годах и о том, как у него пробудился интерес к литературе:

«Писать я начал в восемнадцать лет; виновата в этом мама, которая давала мне читать книги, — я стал запойным читателем. Школы я не закончил: частично из-за семейных неурядиц, частично по причине идиотизма, обнаруженного у меня учителями.<…> Начальную школу мне удалось с грехом пополам закончить исключительно благодаря тому, что математику вел тот же учитель, который преподавал польский. Во время войны, в Варшаве, я ходил в школу к монахиням на улице Тамка; в этой школе был обычай: самому плохому ученику прицепляли огромные ослиные уши из бумаги; я их носил постоянно. После войны, «когда родилась новая Польша», дела мои стали получше: ослиные уши вышли из употребления, и я просто стоял в углу, лицом к стенке. Научиться чему-либо в таких условиях трудно; но до восьмого класса я продержался, «выезжая» на сочинениях».

Дальше исключение из школы и прохождение будущим писателем «жизненных университетов» прямо таки в духе молодого Горького: недолгие учёбы в кооперативно-торговом училище во Вроцлаве, театральном техникуме в Варшаве, ремесленное училище снова во Вроцлаве, запись в спортклуб, где Марек играет в футбол, но откуда снова вылетает – за азартные игры, занятие мелким грабежом, и работа на базе Управления Лесообрабатывающей Промышленностью «Пагед». Последняя работа вдохновила потом Хласко на написание книги «Следующий Шаг – В Рай», но это будет потом. А пока не задерживается Хласко и там – беспокойная душа и мелкие преступные наклонности вновь и вновь заставляют его менять одну работу за другой – с 1950 по 1953 год он работает водителем грузовика и успевает сменить за это время сразу три предприятия. Среди них и «Метробудову», которая занималась строительством метрополитена в Варшаве (и который построен был в итоге лишь в 90-е, когда коммунистическая Польша ушла в прошлое).

Много лет спустя Марек Хласко запустит красивую легенду о том, что, дескать, именно в это время его завербует польский аналог КГБ – Управление Безопасности – в качестве стукача, и он потом начнёт выдумывать доносы, лишь бы усыпить бдительность своих невольных начальников. И именно это якобы вдохновит его на то, чтобы заниматься литературой уже «по-взрослому».

Правда это или нет, но уже в 1951 году Марек Хласко пишет рассказ «Соколовская база». По его словам этот рассказ был плагиатом с потрясшего его в своё время романа Анатолия Рыбакова «Водители», в котором он мгновенно узнал до боли знакомый повседневный быт его работы. Тем не менее подвоха не заметили, но пожурили начинающего автора за некоторые огрехи, и хоть эту версию рассказа так и не напечатали, карьера Марека Хласко как работника пера началась.

Ещё продолжая работать водителем грузовика, он также сотрудничает с самой многотиражной польской газетой эпохи «комунны» Trybuna Ludowa, затем окончательно бросает работу водителем и снова едет во Вроцлав, где, живя на трёхмесячную стипендию от Польской Литературной Ассоциации переписывает «Соколовскую базу» начисто и заканчивает ещё один рассказ. Результат оказался плодотворным – Базу печатают в 1954 году в популярной газете Sztandar Młodych и автор мгновенно «просыпается знаменитым».

Жизнь начинает походить на нескончаемый угар, которому Хласко и раньше никогда не был чужд. Рестораны, кабаки, алкоголь рекой, драки, доступные женщины и параллельно слава писателя, чей дебют обещает многое – а ему в ту пору всего лишь 20 лет. Вскоре он уже не может жить без рюмки, но пока это никак на нём не сказывается – скорее наоборот, карьера Марека идёт в гору, завязываются интересные знакомства (среди новых друзей Марека – начавший свой творческий путь кинорежиссёр и будущий мэтр западного кинематографа Роман Полански). В 1955-57 гг. Хласко редактирует отдел прозы журнала Po Prostu — самой смелой польской газеты на тот момент, как потом говорил писатель, однако с его редактором Лясотой отношения у него не ладятся из-за трусости последнего – тот, руководствуясь принципом «абы чего не вышло» часто выбрасывает и режет статьи Хласко.

А потом в 1956 году выходит книга рассказов «Первый Шаг в Облаках», которая окончательно упрочивает славу Хласко.

Если пробежаться немного по рассказам из этой книги, невозможно не заметить, что чем-то эта книга отчасти напоминает другой большой дебют – а именно «Дублинцев» Джойса. Так же как когда-то будущий автор Улисса показал мир обитателей Дублина серым и безысходным, в таких же красках расписал Марек Хласко и мир обитателей варшавских предместий. Повальный алкоголизм, скука, вторжение пошлости в мир чистоты (в заглавном рассказе, например, скучающие герои намеренно портят первый секс юной парочке, дабы было потом о чём «перетереть»), разочарование в представлениях о послевоенной жизни и бесконечное падение на дно – таков мир героев рассказов молодого автора.

Это был пик популярности. Молодой, хорошо сложенный и похожий на Джеймса Дина, как внешне, так и в плане образа жизни Марек Хласко мгновенно стал символом нон-конформизма и иконой стиля для своего поколения. На этой волне налаживается и личная жизнь – появляется девушка, с которой у Марека планы создать семью, а кроме того ему – прежде бездомному и вечно ночевавшему то на работе, то в вытрезвителях и милицейских КПЗ – достаётся квартира.

Марек в 1956 году. Фото из семейного архива.

Однако с возвращением Владислава Гомулки из тюрьмы на пост Генсека Польской Объединённой Рабочей Партии цензура опомнилась и после публикации повести Восьмой День Недели в 1958 году, у Хласко начались проблемы с публикациями. Две новые книги, которые он планирует опубликовать, буквально хоронятся и польские издательства, как будто науськанные сверху, объявляют молодому автору негласный бойкот. И параллельно рушится и личная жизнь – девушка уходит, квартира теряется, а алкоголя, депрессии и скандальных выходок всё больше.

Наконец в том же 1958 году Марек Хласко без всяких задних мыслей выезжает из Польши во Францию, после чего какое-то время колесит по Западной Германии и Италии.

Поначалу он даже не думает покидать страну на всю оставшуюся жизнь. Но вскоре после публикации мрачного антитоталитарного рассказа «Кладбища» (который сам Хласко считал неудачным, поскольку по его мнению невозможно совсем точно показать весь ужас тоталитаризма) в самом крупном антикоммунистическом эмигрантском польском журнале Kultura, издаваемом Ежи Гедройцем в официальной польской прессе, начинается кампания шельмования писателя, зарубежную визу Хласко не продлевают и писатель просит убежища в ФРГ. Но вскоре он раздумывает просить убежище и пытается добиться от официальных польских властей шанса смилостивиться над ним, а в ожидании ответа уезжает в Израиль, где, будучи на нелегальном положении, ведёт ту же жизнь, что и вёл в Польше до начала литературной деятельности – часто меняет работы, как правило «чёрные» (формовщик, рабочий стекловарного завода и так далее), не говоря уже о городах, общается с местными подонками общества, но, в конце концов, дорога на родину оказывается отрезанной навсегда. И Мареку Хласко, который страшно тоскует по родине, и который не может толком овладеть ни одним языком приходится вновь вернуться в Европу, вернее, где его уже ждала невеста.

Ещё когда Хласко жил в Польше, по повести «Восьмой День Недели» известный на тот момент режиссёр Александр Форд снял фильм. Марек Хласко был крайне недоволен этой экранизацией и даже требовал убрать своё имя из титров, однако худа без добра не бывает – на съёмках этого фильма он знакомится с игравшей в нём немецкой актрисой Соней Циман. Она была на 10 лет старше Марека, но возможно именно это его и привлекло – вероятно в ней он нашёл материнскую теплоту, которой ему не хватало в детстве из-за вечных семейных дрязг.

Марек с Соней. Фото из семейного архива.

В 1960 году Марек и Соня женятся и их свадьба широко освещается прессой. Всё это время Хласко много и интенсивно работает – из-под его пера один за другим выходят его работы: два сборника рассказов «Станция» (1962) и «Рассказы», повести «И все отвернулись» (1964), «Грязные Делишки» (1964), «Второе Убийство Собаки» (1965), «Обращённый в Яффе» (1966) и вершина его творчества – литературная автобиография «Красивые, Двадцатилетние» (1966). Журнал Kultura, ставший невольным виновником его эмиграции много и охотно публикует его.

Но одно дело быть популярным писателем в социалистической Польше с высокими гонорарами и определённым социальным статусом, другое дело – быть писателем-эмигрантом без надежд на приличный гонорар и без широкого читателя, в том числе и за пределами немногочисленной польской диаспоры. А интерес прессы к Мареку Хласку в основном базировался лишь на браке с известной актрисой и на пьяных выходках, а до его книг, как правило, никому не было дела.

Начиная с 1963 года, несмотря на интенсивную литературную работу, Хласко летит к своему финалу уже со скоростью света. Месяц в тюрьме за стычки с полицией, неоднократные пребывания в психлечебницах между 1963 и 1965 годами – всё это в конце концов доканывает его жену, уставшую быть «мамочкой» неудачливому польскому эмигранту, годящемуся ей в младшие братья и в 1965 году Соня Циман окончательно покидает его.

Марек с Соней. Фото из семейного архива.

Из красавца, каким он был в молодости, Марек Хласко буквально к 30 годам превращается в рано одряхлевшего старика с обвисшими щеками и потухшим взглядом – таким его в итоге и изобразит на портрете другой польский эмигрант – художник Збигнев Кресоватый.

В 1966 году старый друг Марека ещё по Польше – активно делающий кинокарьеру в Голливуде Ромек Полянский (он же Роман Полански) буквально забирает писателя с собой в Лос-Анджелес. Жизнь в Америке мало того, что оказывается совсем непродуктивной для него, как для писателя (за всё это время будет опубликована лишь одна повесть – Сова, Дочка Пекаря – и она окажется в итоге последним прижизненно опубликованным творением Хласко), но к тому же оказывается для писателя совсем роковой, после чего его конец становится только вопросом времени.

Марек и Комеда в 1968 году. Фото: Marek Nizich-Niziński

В 1968 году, провожая в путь известного композитора Кшиштофа Комеду, который дружил с Хласко и Полански, а так же явился автором музыки к ряду фильмов последнего, Марек нечаянно столкнул того со склона. В результате Комеда получил сильнейшую гематому и, несмотря на проведённую операцию, скончался через 4 месяца после этого несчастного случая.

Потрясённый случившимся Марек в сердцах произносит: «Если Кшиштоф умрёт, то и я последую за ним». И слово своё сдержит.

В 1969 году он вернётся в ФРГ. В гостинице Висбадена он тихо и безостановочно пьёт и сидит на лекарствах. 14 июня его тело находят в номере гостиницы, рядом с ним – пустая бутылка и упаковка из-под снотворного, доза которых и стала фатальной для неприкаянного польского писателя-эмигранта. Была ли эта передозировка алкоголем и снотворными случайной или это был суицид, о котором многие говорят, мы вряд ли уже узнаем. Но факт есть факт – на момент смерти Мареку Хласко было всего лишь 35 лет, и для него к тому моменту жизнь во всех смыслах слова закончилась задолго до смерти.

А дальше после его смерти родина до того травившая и замалчивавшая Марека Хласко, словно в подтверждение слов Довлатова: «Они любить умеют только мёртвых» вдруг вспомнила о своём блудном сыне. В 1975 году прах писателя был перезахоронен в Варшаве на знаменитом кладбище Повонзки, где над его надгробном камне высекли слова матери о нём, как бы цитирующими название одной из его повестей: «Его жизнь была коротка и все от него отвернулись».

А начиная с 1983 года начинается и литературное возвращение Марека Хласко на родину – сначала, в духе времени, осторожное, а с падением социализма более активное.

Сегодня Марек Хласко – классик польской литературы. Его читают, переиздают, экранизируют, фразы из него цитируют в польском сегменте интернета и не только, а с недавних пор начинают переводить и на иностранные языки. Что доказывает – надпись на могиле далеко не объективна и отвернулись от Марека Хласко отнюдь не все. И уж точно не читатели.

Читайте также:
Эмиграция в одиночество
Эмиграция в одиночество
Покойный голос. Интервью с Францем Кафкой
Покойный голос. Интервью с Францем Кафкой
Линч не теряет голову
Линч не теряет голову