Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Страдающее средневековье pyrokinesis
Страдающее средневековье pyrokinesis
Постсоветская осень в клипе Dvanov
Постсоветская осень в клипе Dvanov
сlipping. выпустили новый альбом
сlipping. выпустили новый альбом
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
Короткий метр «Саша, вспомни»
Короткий метр «Саша, вспомни»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
Автор:
Иллюстрация: Собрание МАММ
02.03.2017
Вымерший вид:
Советская научная космическая фантастика
Вымерший вид: Советская научная космическая фантастика
Вымерший вид: Советская научная космическая фантастика
Вымерший вид: Советская научная космическая фантастика
Вымерший вид: Советская научная космическая фантастика

Не окружают ли нас невидимые солнца, планеты и существа, подобно бактериям, которых разглядел человек только теперь? Где живут эти высшие? Населяют ли только определенные уголки Вселенной, или рассеяны всюду и могут быть, где хотят? Какие их свойства? Не имеют ли они связи с теперешними существами? Не составляют ли начало жизни людей и родственных им, хотя и совершенных небесных существ? Не составляют ли они их душу (их часть)? Не вселяются ли с какой-нибудь целью в животное или человека при его зачатии? Странные вопросы, и ответа на них нет.

К. Циолковский «Неизвестные разумные силы»

Еще до того, как Юрий Гагарин примерил свой оранжевый костюм СК-1 для путешествия в открытый космос, взгляд граждан молодой Советской державы был обращён к звёздам. Взгляд, исполненный не ужаса и страха, а полный вопросов и принимающий вызов времени.

Идея освоения космоса как общечеловеческая возникла в трудах русских биокосмистов. Научно-философская концепция биокосмизма зародилась и развивалась в первой трети ХХ века в России и позднее СССР.  Само явление биокосмизма уникально, поскольку существовало только на русской почве. Биокосмистам существующая жизнь на Земле представлялась крайне несовершенной. В своих теоретических трудах они настаивали на «преодолении локализма во времени (обретении бессмертия) и локализма в пространстве» (А. Святогор). Первые труды биокосмистов можно считать и первой научно-фантастической литературой, которая обладала всеми качествами художественного произведения и утверждала свою поэтику.

Благодаря таким последователям биокосмизма как К.Э. Циолковский в начале 1920-х годов  появились первые в мире труды по теоретической космонавтике, с которых в Советском Союзе и началась Эра научной космической фантастики.

С этого момента и до финальной точки существования Советских республик путь фантастической литературы, посвященной теме освоения космоса, будет захватывающим, как и сам жанр фантастики. В этой статье мы проследим, как изменялась направленность  и художественная глубина научной фантастики в ее связи с идеологией, научно-техническим прогрессом и поиском ответа на главный вопрос: Одни ли мы во Вселенной?

 

 

 

 

 

 

 

Собрание МАММ

Научная фантастика ­– жанр в художественной литературе, основанный на научных открытиях и фантазиях о путях развития этой области знания. Как правило, произведения научной фантастики не относят к «высокой литературе» и благодаря своей связи с областью познаваемого и непознанного всегда пользуются широким спросом у читателей. Однако, взглянув на формирование этого жанра в советскую эпоху, сложно однозначно настаивать на его беллетристической роли.

1923 год подарил советскому юношеству первые грезы о Марсе. В этом году отдельным изданием выходит фантастическая повесть Алексея Толстого  «Аэлита» о путешествии на Марс и контакте с внеземной цивилизацией. Из-за непростых отношений «Аэлиты» с советской критикой, настороженно настроенной по отношению к такому космическому романтизму, издание окончательно не дошло до широкой публики и осело в руках подрастающего поколения под эгидой издательства «Детская литература». Так, эта непростая фантазия о возможности любви между жителями разных миров, о путешествии за пределы не только своей планеты, но и собственной идентичности по сей день остается на полке детской литературы.  

 В 20-е годы советский писатель Евгений Замятин в своей литературной утопии «Мы» среди прочих механизмов функционирования тоталитарного государства описал Институт Государственных Поэтов и Писателей (ИГПП), осуществлявший абсолютный контроль над литературным процессом в стране. Художественное предсказание не заставило себя долго ждать. Уже в 1934 году в Москве состоялся созыв Первого съезда советских писателей, на котором безжалостно утвердили  единый для  всех пишущих художественный принцип – метод социалистического реализма. Научная фантастика на два десятилетия оказалась запертой в рамках научно-технического процесса ближайшего будущего. Концепция «реальной фантастики» («фантастики ближнего прицела») нисколько не смущала советского читателя, который с удовольствием погружался в мир производственных фантазий, в котором не было место человеку и его бесполезных (пока еще) мечтах о бескрайнем космосе.

4 октября 1957 года на околоземную орбиту был выведен первый в мире искусственный спутник Земли. Счастливым совпадением этого года станет выход романа Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», который выступит началом конца фантастики соцреализма.  Во вступлении «от автора» Ефремов формулирует важную для будущей советской фантастической литературы идею – ее потребность в научной реальности и полная синхронность  с ней: «Еще не была закончена первая публикация этого романа в журнале, а искусственные спутники уже начали стремительный облет нашей планеты. Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью сознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны». В «Туманности  Андромеды» будущее исчисляется далекими тысячелетиями, в котором советское общество находится на пике своего развития благодаря принципам воплощенного социализма. Отсюда испытываемый героями радостный трепет в ожидании контакта с такой же высокоорганизованной цивилизацией, уверенность в благополучном обмене знаниями с «чужими».   Кажется, что в 60-е благодаря надежде на скорое обретение нового «товарища» взгляд человека в космос исполнен радостного ожидания, нетерпения и уверенности в своих возможностях. Этот период не только  второе рождение научной фантастики в Советском Союзе, но и возвращение к футуристическому сознанию. Кроме литературы, это стремление «стать частью Вселенной» отразилось на советской архитектуре 60-80-х  годов, синтезировавшей идеи конструктивизма и «органического» брутализма. Сегодня эти удивительные артефакты ретрофутуризма благодаря фотографам собраны в ностальгические альбомы архитектуры советского модернизма.

Появившиеся в 60-е такие журналы, как «Земля и Вселенная»,  забегая немного вперед во времени, публикуют смелые гипотезы советских ученых о возможностях ракетостроения, ближних и дальних космических путешествиях, а также переводную и современную советскую космическую фантастику. В 1961 году в журнале «Искатель» впервые опубликованы главы повести Бориса и Аркадия Стругацких «Стажер». По сравнению с дебютным романом о научной экспедиции на Венеру «Страна багровых туч»,  эта повесть не выходит за привычные рамки захватывающей научно-приключенческой литературы, но уже носит черты психологизма и ностальгии по сегодняшнему дню, завтра превратившемуся в неизвестное общегалактическое будущее.     

12 апреля 1961 года советский летчик-испытатель Юрий Гагарин стал первым человеком, который 108 минут провел в космосе. Эти минуты стали показательными не только для технического прогресса, но для экспериментальной медицины, поскольку во время полета космонавт подробно описывал свои ощущения. Изменение психики и поведения людей в космосе, их взаимодействие между собой и реакция на встречу с новым и необъяснимым станет лейтмотивом произведений братьев Стругацких, и предметом особого исследования в романах польского писателя Станислава Лема. В середине 60-х научно-фантастический жанр приобретает философскую глубину. Вероятно, скорое освоение околоземного пространства натолкнуло литераторов на постановку новых «вечных» вопросов.

 

 

 

 

 

 

 

Собрание МАММ

Так с публикацией каждого нового произведения С.  Лема точка зрения в его романах становится все более трагической, исчезает слепой оптимизм, на его место приходит экзистенциализм: человек не может ответить для себя на вопрос кто он и зачем он здесь, но упорно бьется за власть над другими. Подобные размышления появляются еще в повести «Эдем» (1958) и достигнут своего пика в «Солярисе» (1961): «Человек отправился познавать иные миры, иные цивилизации, не познав до конца собственных тайников, закоулков, колодцев, забаррикадированных темных дверей».  При встрече с Океаном разумной материи, странными архитектурными артефактами Эдема или загадочной цивилизацией двутелов, герои Лема не находят в  себе способности понять, осознают свою беспомощность, оказываясь не достаточно готовыми. Контакт невозможен.

 «Мы совсем не хотим завоевывать космос, мы просто хотим расширить землю до его пределов […] Мы не ищем никого, кроме человека. Нам не нужны другие миры. Нам нужно наше отражение. Мы не знаем, что делать с другими мирами».

В конце 80-х внимание читателей переключилось на хлынувшую из-за железного занавеса зарубежную литературу, которая поставила перед ними совершенно иные цели и задачи. В США и Европе фантастика твердо стояла на позициях science fiction, литературы «второго сорта», благодаря чему высокие жанры в переводах надолго заняли мысли изголодавшихся  по чистой эстетике советских граждан. Всеволод Ревич – единственный литературный критик, занимавшийся не только популяризацией и анализом отечественной научной фантастики, но и отстаивавший в своих публикациях ее высокий художественный статус, посвятил размышлениям об истории жанра книгу «Перекресток утопий. Судьбы фантастики на фоне судеб страны». В ней же он, как писатель-шестидесятник, человек аполитичный, несколько раз  повторяет лаконичную, но удивительно ясную мысль: «истинно фантастическая модель хороша тем, что заставляет смотреть на простые вещи с непривычной точки зрения». В этой модели, в возможности погружаться в мир невероятного, фантазировать, уходить от действительности, в которой ни искусство в целом, ни литература соцреализма подобные вольности не допускали, десятилетиями нуждались поколения читателей. Ревич окрестил научно-фантастические повести «нуль-литературой», способом для писателей свободно мыслить, рассуждать на глобальные, запрещенные темы под «покровом багровых туч». Как только необходимость в этом стала исчезать, космическая утопия перестала быть единым литературным  катализатором, а позже и вовсе заняла свое почетное место в кинематографе.

На закате Советского Союза окончательно угас общий пафос движения вперед, освоения космоса ради самой идеи совершенствования человека. Чем дальше человек с помощью науки  продвигается вглубь Вселенной, тем больше он осознает, что это всего лишь пикник на ее обочине в полном одиночестве.

Читайте также:
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра
Космос гностиков
Космос гностиков
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова